***
Обучение нашей пехоты волнует многих. Есть целый ряд проблем, от системных до субъективных. Рекомендую книгу Андрея Маркина, которую он писал по результатам опроса военнослужащих южного крыла нашей действующей армии в период с лета 23-го по апрель 24-го.
Предусмотренные уставом действия часто становятся невозможными, учитывая новый уровень технологического развития, с которым столкнулась и наша армия, и армия противника. Но проблема ещё глубже, потому что мы знаем, какие у нас сроки подготовки пехоты.
Осенью 2022 года фронт коллапсировал, и проблему буквально завалили мясом. Несколько десятков тысяч военнослужащих отправили прямо с колёс... хотя ещё летом 2022 года и я писал, и многие писали, какая ситуация сложилась на изюмском фронте и что мы можем поиметь проблему. Но сейчас уже третий год войны. Тем не менее, сохраняются настолько неадекватно сжатые сроки... подготовка две недели, где-то побольше, где-то ещё меньше. В некоторых случаях людей просто одели, дали оружие – и на мясо.
Для наработки устойчивых навыков, в зависимости от способностей и подготовки человека, период варьируется от 21 до 40 дней. Можно усреднённо ориентироваться на месяц, и это только то, что нужно для отработки базы. Ещё месяц – взаимодействие на уровне отделений и взводов, и третий месяц – взаимодействие между взводами в рамках роты. Наша собственная практика периода Великой Отечественной войны – три месяца подготовки стрелкового подразделения. За 14 дней, которые мы сейчас имеем, мы получаем полунедоделанный полуфабрикат, а не пехоту. И его бросают чаще всего просто сразу на фронт. Хотя, в зависимости от командования, иногда ещё две-три недели натаскивают в плане группового слаживания, не бросая сразу на первую линию. Но таких примеров мало, они не носят системный характер. Системный характер, к сожалению, носит другое. Помимо того, что сроки до безобразия сжатые, нет даже намёка на групповое слаживание. Просто потому, что это пополнение не является подразделением. Это просто группа людей, которую распихали по взводам.
Нет системной практики ротации частей на передовой. Где-то это зависит от конкретных условий фронта, то есть людей просто нельзя вывести. Но общая практика такова, что подразделение будет выполнять задачи до тех пор, пока уровень потерь не станет критическим. Когда полки стачиваются до трёх-четырёх сотен человек и продолжают выполнять боевые задачи – это уровень потерь более 50%. И бойцы сидят ошалелые, потому что они понимают, что происходит [очень плохое]. Пополнение приходит и попадает вот в это вот всё, ничему не успевает научиться.
Либо подразделения стачиваются до неприлично низких значений. На том же изюмском фронте – это ещё 2022 год – потери подразделений были вплоть до 90%. И это продолжается третий год. И вот когда остаются какие-то огрызки, часть могут вывести на полигон. Что происходит в этом случае? Пригоняют маршевое пополнение – а ядра подразделения нет. Есть огрызки, контуженные, ошалевшие и с пониманием, что там [очень плохое]. Опыт, который они могли бы передать, если бы сохранилось ядро подразделения, - он в земле и по госпиталям. Пополнение прибывает, и ему никто ничего не может объяснить. Эта концепция «перемалывания противника» - обоюдоострая. Это взаимное перемалывание. Потери приблизительно равнозначны.
Создаётся впечатление, что высшее военное руководство вообще не озабочено качеством подготовки пехоты. Создаётся впечатление, что пехота – что линейная, что штурмовая – функционирует просто в роли мяса, чтобы провоцировать противника на исчерпание запаса БК. Эта концепция «нанесения тысячи порезов» подразумевает, что на всех участках, где у нас части сохраняют какую-то боеспособность, ведутся активные штурмовые действия. И пехота используется как мясной вал для создания регулярного давления на противника. Не сочтите за цинизм, но в какой-то степени концепция работает, потому что противник действительно иногда пропускает удар, выявляются какие-то огневые средства противника. Игра не идёт в одну калитку. И когда линия обороны противника становится очень тоненькой, проседает запас БК, не поднялась вовремя «птичка» – у нас происходит могучий прорыв на очередные 200 метров. Но это спорные достижения для армии державы, которая претендует всё-таки на возвращение статуса мировой. И этот подход представляется откровенно ущербным и не соответствующим затраченным человеческим ресурсам. Если говорить совсем цинично, на убитых и раненых уходят очень немалые средства. Я, откровенно говоря, не понимаю, как это может окупаться в таком виде, тем более что там и техника теряется. Но вот такая стратегия принята.
Человек достаточно высокопоставленный говорил о том, что, по сути, первая задача штурмов – выявить огневые точки. Прокатило – значит, пробились, заняли посадку. Нет – ну, значит, повыявляли огневые точки, поработали живцом. Такая массовая разведка боем. И это ещё имело бы смысл, если бы в каждом конкретном случае осуществлялось нормальное планирование. Есть такие два момента.
Первый: огневые точки действительно могут быть выявлены и подавлены, но пехота при этом может понести такие потери, что воспользоваться успехом будет некому. И тогда на следующий день всё повторится снова. Это какие-то странные размены.
С другой стороны, если уж выполнять разведку боем, должны быть нормальные разведывательно-огневые контуры. Но если нет дежурных огневых средств, которые нормально, оперативно отработают, если нет «глаз», которые будут чётко выявлять, что там вообще на земле происходит, если будет долгая цепочка принятия решений на открытие огня – эта разведка боем ни о чём, это просто растрата пехоты.
Андрей Маркин предложил, на мой взгляд, очень точный образ. В армии, к сожалению, сложилась система, сходная с исполнением обрядов языческих культов. Когда соблюдение внешней обрядовости является самоцелью и самоценностью. Поскольку армейская вертикаль предполагает чёткую иерархию, принцип непогрешимости высшего командования – потому что у нас корпоративная этика и всё такое – тоже соответствует языческому культу, ибо жрец всегда прав. И чем умереннее, скажем мягко, уровень подготовки нижнего звена – тем меньше у него возникает вопросов к высшему командованию. Потому что, если пехота будет умная, она не пойдёт туда [куда ей указывают], она произведёт доразведку. Я бы не сидел здесь, если бы мы не проводили доразведку, и нашим командирам хватало мужества на то, чтобы поставить вопрос ребром: либо вы нам обеспечиваете поддержку вот такую-то, по этим и этим целям, либо мы не идём.
Соответственно, если уровень подготовки пехоты будет достаточно высоким, люди будут мыслящие, инициативные, тактически грамотные – начнутся вопросы: а что мы делаем, а зачем? Окей, мы создаём непрерывное давление на линию обороны противника, это понятно. Но давайте мы будем как-то обеспечивать наши действия? В первую очередь – разведывательное обеспечение, во вторую очередь – огневое обеспечение. А если людям ткнут в точку на карте – люди выезжают под миномёты. И здесь видится чудовищная системная проблема. Получается, что высшее руководство устраивает вот этот откровенно убогий уровень подготовки пехоты. И это огромная беда. Потому что цена этой войны – чем дальше в лес – становится всё выше и выше. И причём неоправданно. Избыточных потерь очень и очень много.
Проблема несоответствия боевых уставов есть, нужно оперативно выпускать какие-то пособия, аккумулировать опыт. Со сбором и обработкой опыта у нас есть проблемы, по большей части это держится на каких-то энтузиастах. На системной основе такой работы мы не наблюдаем. Опять же, внутриармейская этика, непогрешимость командиров, потому что опыт бывает как позитивный, так и негативный, а если мы начинаем собирать негативный опыт – значит, кто-то где-то ошибся, а давайте мы лучше это заметём под коврик...
Но это не главная проблема – главное, что мы опять упираемся в эти убогие сроки. И это не сломаешь. Я [устал] об этом писать. Это просто избыточные потери, которые не соответствуют достигаемым целям. И ведь у нас не стоит Гудериан под Москвой. Мы можем себе позволить эти три месяца. И тогда методические пособия и рекомендации могли бы куда-то пойти.
Всё очень сложно с ротацией частей. Да, есть объективные сложности. Когда зона воздействия дронов сдвинулась уже на пятнадцать километров в тыл, проводить ротации крайне сложно. Но позитивный опыт противодействия дронам есть. Взять того же Андрея Филатова. Они с товарищем Белым в своём штурмовом отряде эту систему наработали и готовы делиться опытом. Вопрос, опять же, в решениях на более высоком уровне. Системной практики ротаций просто не существует. В итоге происходит либо вот это стачивание подразделений, либо, если людей всё-таки как-то ротируют – это зависит от командования, – есть буквально чудеса, когда штурмовые отряды выполняют функции штурмовых отрядов: зашли – отработали – поменялись на закреп – вышли в тыл, отдыхают, занимаются. Называется: а что, так можно было? Так не можно, так – нужно. Но это не имеет системного распространения. При ненормальных вариантах люди на передке сидят два-три-четыре месяца, держат эти посадки, питаются чёрт знает чем... и если этих людей выводят с позиций – для них какое там обучение на полигоне! Им просто упасть в лёжку и лежать: не трогайте меня.
По поводу обмена опытом. На примере того же Андрея Филатова. Он уже только что с бубнами не пляшет: ребята, приходите, мы поделимся. И к нему не стоит очередь. Это тоже показатель отношения комсостава.
Возвращаясь к ущербному сроку подготовки. За четырнадцать дней люди не успевают элементарно проработать базу, а о групповом слаживании речи просто не может идти. Высокие армейские начальники на полном серьёзе говорят, что на восстановление навыков людям нужно буквально несколько дней. Хмммм.... Каких навыков? Кто-то где-то служил пятнадцать лет назад... У нас средний возраст добровольцев – 35-45. Есть деды за 50, молодняка не так чтобы много. А многие вообще никогда не служили. Если мы берём штурмовые отряды, которые формируются из спецконтингента, людей, которые умеют обращаться с оружием, буквально единицы. Какое там восстановление навыков! Даже просто уровень физической подготовки, если брать спецконтингент, нормальный, может быть, процентов у тридцати. Это из того, что я сам наблюдал. Всё остальное – после длительных, извините, сроков заключения – ну, вы понимаете...
Добровольцы-контрактники, к сожалению, ненамного лучше. Это что-то такое, что можно привести в нормальное состояние... ну, хотя бы за месяц. Что совпадало бы с отработкой базы. Но этого не происходит. Даже убогие четырнадцать дней можно было бы использовать адекватно, чтобы первые дня три-четыре люди ходили бы без СИБЗ вообще, просто чтобы привыкнуть к весу оружия, к маршевому шагу. Потом три-четыре дня походить просто в СИБЗ. И только потом можно начать выполнять какие-то элементы в полном боевом снаряжении. Когда происходит дуристика, аврал – ааа, сразу все в броне! – через три-четыре дня начинается падёж личного состава. У кого-то летят колени, у кого-то поясница, у кого-то позвоночник. В итоге часть личного состава просто ломается и не тянет элементарно по физухе.
У нас отбора по физическим показателям просто не существует. Про спецконтингент молчу, там вообще мрак, – у добровольцев не существует. Кто пришёл – тот и молодец, потому что у нас людей не хватает. Люди, которые когда-то отслужили в артиллерии, танковых войсках, идут на контракт – и их отправляют в штурмы. Какие навыки он восстановит? Навыки чего? В итоге вместо подготовки пехоты мы имеем профанацию.
Возможно, это непрерывное давление на противника имело бы смысл, но исходя из того, что предусмотренный боевым уставом порядок наступления у нас поломался и не работает, начальство как бы забыло о том, что наступательные действия надо обеспечивать огневым подавлением. Почему у противника на открытие огня уходит несколько минут, а у нас это может быть – из того, что я знаю, - до двух часов?[Реплика из зала, от военного: «Это быстро»]. И это в ситуации, когда на позицию ехал танк. Танк отработал, танк уехал, и через два часа арта накидала. По позиции.
Я не понимаю, куда делись все эти умения. Обсуждали мы с товарищами в узких кругах. Вынужден констатировать, что речь идёт о деградации культуры штабной работы. Отсутствие нормально организованной взаимосвязи между родами войск, отсутствие нормальной огневой поддержки – всё тянется оттуда, и на третьем году войны улучшения очень-очень постепенные.
Почему качество пехоты всё-таки имеет значение? Примеров масса. Формируется сводная штурмовая группа, в качестве тарана – нормально подготовленные люди. К ним на усиление – смежники из обычной пехоты. Передовая группа, нормально подготовленная – благо без двухсотых, но несколько трёхсотых есть. Потому что те, кто сзади, стреляют в спину: что-то им показалось, что-то они там увидели... они фигачат, они не понимают, в какие сектора им стрелять... Если б они ещё стрелять умели – они бы людей положили.
Или. Нормально подготовленная группа берёт опорник. Передаёт закрепу. Закреп – из смежников с той самой «блестящей» подготовкой. Штурмы уходят, а смежники не могут зачистить, у них там «хохол в блиндаже». Они отходят, и всё – опорник [потерян], противник снова его занимает.
Выставление караулов? Нет, не знаем. Засели в подвале и сидят. Укры накидали туда гранат – война закончилась.
Километровая посадка, только-только отбили, посадили в закреп вот такую пехоту. Роту. На километр. Со стороны противника заходит десяток хорошо подготовленных людей. И вышибает эту роту к чёртовой матери. Кого-то постреляли, кого-то в плен забрали. Посадка [потеряна].
Это всё недавние примеры, весна-лето нынешнего года. И вот такие случаи происходят на регулярной основе. То есть даже там, где пехота большой кровью, тяжёлым трудом выгрызает продвижение – качество пехоты потом влияет на удержание этих рубежей.
Бывают ситуации, когда не подавлены огневые средства противника. Это уже вопрос к контрбатарейной борьбе. То есть просто начинают гасить пехоту. Укры могут даже отойти, оставить опорник, потому что знают, что он под огнём. Наши зашли, оставили закреп, по закрепу накидали – закреп закончился. Либо не закончился, а уходит, оттаскивая трёхсотых, потому что понимает, что это не вариант. И во многих случаях происходит вот этот тяни-толкай, очень кровавый, очень тяжёлый.
Пытаться донести до высших сфер, что конструктивная критика не так страшна, как бесконечные тяни-толкайные бодания, которые оплачиваются очень большой кровью и никак не соответствуют образу непобедимой, легендарной... а укры всё отлично снимают, как они берут пленных, как отрезают головы... Ну, это когда берёт «Кракен» (признан экстремистским, запрещён в РФ) или какая-то такая же фигня. Кстати, «Кракен», «Азов» (признан террористической организацией, запрещён в РФ) – очень хорошо подготовленная пехота. Наших обычных линейщиков они выносят на раз-два. Эти специфические части хорошо натасканы, в непрерывном цикле, и ротация поставлена у них хорошо. В обычных частях где-то трети новобранцев на той стороне стараются обеспечивать трёхмесячный курс. Точнее, старались. Поскольку всё же игра идёт не в одну калитку, недавно им сроки ужали до полутора месяцев. Но наша пехота и на эти полтора месяца может смотреть с завистью. Две трети у них – это тоже просто мясо, мужики просто с улицы и на фронт. Но нормально подготовленная треть делает штурмовую работу. А остальные выезжают на хорошей огневой поддержке. Эти мыколы могут просто сидеть в яме, у них есть «глаза», и они видят: «о, пошли!». Ну, и либо полетели дроны, либо они кинули кассету – и наша штурмовая группа закончилась, мыколы сидят дальше.
Эта перманентная мобилизация, которая у них идёт, нужна не только потому, что они несут потери. То есть естественно, что они их несут. Но они стараются обеспечивать ротацию. Был период, когда у них с ротацией было плохо, и мобилизация ускорилась. Сейчас они наформировали шестнадцать бригад. У них, правда, вооружения для них не хватает. Но шестнадцать бригад – это неплохо. Наш бедный контингент в зоне СВО – вроде бы это семьсот тысяч... ну, не знаю. У них общая численность больше, они стараются всё-таки обеспечивать ротацию, а там и отдых, и дообучение. У нас с этим сложности. У нас смена личных составов, по сути, без сохранения ядра.
По поводу мотивации. Мотивированных, к сожалению, в принципе, не так много. Мотивированных уже повыбивало с обеих сторон. У нас костяк не только ВДВ, но и спецназа ГРУ в 2022 году [потеряли] капитально. Опять же, и на изюмском фронте мы это наблюдали. Так что мотивированных мало. Единственный плюс, который государство обеспечило, - это что военным выплачивается хорошее, по меркам страны, денежное довольствие. С одной стороны, это замечательно... [Реплика из зала: «Врач в красной зоне – я – 276 тыс. в месяц, ребята, которые идут на смерть, - 195 тыс.»] Ну, рядовые – да. С надбавками получается за 200. В подразделениях добровольческого корпуса – 220-230.
Вопрос из зала, от того же военврача: «Вагнера: мародёрка – ноль, пятисотых [покинувших место боевых действий] – ноль. Это боязнь или суперподготовка?»
Из того, о чём имею представление. Во-первых, очень жёсткая дисциплина. Крайне жёсткими мерами. Второй момент: очень жёсткая идеологическая накачка, корпоративная, прямо зашкаливающая. «Лучшие в аду», вот это вот всё. Здесь есть такой нюансик: накачанные таким образом люди верят в свою абсолютную непогрешимость. В шаблоны, которые там приняты. Уровень подготовки у топовых подразделений вагнеров очень высокий, все остальные – такое же мясо. Но чем брал «Вагнер»? Более адекватной организацией процесса. Более быстрыми управленческими решениями. Высокая мобильность как по горизонтали, так и по вертикали, причём в обе стороны. Рядовой отличился? Не вопрос, вот тебе отделение. Снова отличился? Вот тебе взвод. Облажался? Вернись на отделение. Был в штурмах, подустал? Перейди в поднос или в закреп. То есть быстрое принятие решений. На том уровне, который у противника. При этом общая тактика у них была аналогична той, что сейчас пытается реализовать МО. То есть вот это непрерывное давление по всей линии фронта. Но в «Вагнере» эффект обеспечивался не только мясом – хотя мясом тоже – но и организацией. Управлением, мобильностью кадров. В МО это просто мясной навал.
Из зала, от военного связиста: «Разрешите комментарий по психологическому состоянию? Мы с вами коллеги, в 2022-м году в одном лесу были... То, что раньше называлось партийно-политической работой, завалено в ноль, она просто не ведётся. И реальные способы поддержания дисциплины – чем ближе человек к передовой, тем хуже они действуют. На передовой их нет вообще. Те методы обеспечения дисциплины, которые применяет «Вагнер», МО применять не может, потому что они не соответствуют действующему законодательству».
Вопрос из зала: «Правда ли, что сейчас мы уже научаемся воевать?»
Скажем так: есть подразделения, у которых это получается. Зависит от конкретного руководства, которое даёт работать адекватному комсоставу на нижнем и среднем уровне.
По поводу вагнеров ещё хочу добавить. У них в действиях была «системная бессистемность», которая раздёргивала противника, когда непонятно, что и где. У МО часто практика такая: один и тот же маршрут. И вот с интервалом в два-три дня – в одно и то же время! – посылают штурмовую группу и смотрят, что получится. И так каждые два-три дня. Получается не создание напряжения у противника, а тренировка противника. Они там сидят и по часам смотрят: о, опять попёрли! Мы так их просто тренируем, а не создаём напряжение.
Создаётся такое впечатление, что высшее военное руководство ориентировано на очень усреднённый уровень рядовых бойцов, который был бы актуален для линейной тактики XVIII века, когда у человека минимум навыков и всё делается по команде, солдату думать не надо. Но в современной войне это так не работает, в современной войне уровень индивидуальной подготовки должен играть особую роль. У нас есть хорошо подготовленные подразделения, опыт которых можно масштабировать.
Мне непонятно, почему у нас такое отношение к нашей несчастной пехоте. Я ещё в прошлом году, давая интервью RT, говорил, что нам нужны думающие солдаты. И сейчас готов повторить. Окей, у нас война скатилась на уровень малых групп. Принимаем как данность. Тем более нужны думающие люди!
Да, есть и такие примеры. Вот взяли опорник, хорошо взяли. И – не дождались закрепа. Начала работать арта противника, наша контрбатарейка не сработала... в общем, процентов тридцать вышло целых с этого опорника. И это были хорошо подготовленные люди. Потому что всё должно работать в комплексе.
Так вот, при тактике малых групп тем более нужны думающие люди, инициативность, обмен опытом. И человеку нужно не просто говорить «иди туда», а он должен понимать, зачем он туда идёт. То есть даже если человек идёт на риск, если риск оправданный – на него можно пойти. А если посылают, чтобы просто отчитаться: «зато мы атакуем, у нас гора трупов, дайте орден...».
Реплика из зала, от военного связиста: «Я не знаю, сможем ли мы через век это преодолеть. В качестве рекомендации: нужно укреплять горизонтальные связи. Вот сейчас волонтёры собирают на «мавики» или «баофенги» - я сам связист. Когда с фронта приезжают и просят, я говорю: нет, ребята, я вам просто так их не дам, вы эти «баофенги» [потеряете]. Мы вас сначала научим, и, может быть, у вас что-то с ними получится. Сводить тех, кто хочет научиться, с теми, кто может научить».
Полностью согласен: нужно укреплять горизонтальные связи. Чем шире горизонтальные связи – тем массовее запрос пойдёт наверх. Может быть, тогда там что-то быстрее и с меньшим скрипом начнёт шевелиться. Сейчас командование ВДВ выпустило небезынтересную книжечку про подготовку штурмовых отрядов. Неплохую. Мысль начала шевелиться. Но подготовка именно штурмовых отрядов идёт «на земле», где в штурмах сводятся люди, которые до сегодняшнего дня могли друг друга вообще не видеть.
Реплика из зала, от военного: «Такое ощущение, как будто они вчера родились в Министерстве обороны. Опыт предыдущих войн вообще наглухо забыт. Вот даже если взять беспилотники. У нас на глазах был опыт азербайджано-армянской войны. 2020-й год. Ну, обмозгуйте, поймите, что это новое! А у нас 2022-й год – и как будто вчера родились».
Реплика из зала: «Они надеются, что всё кончится. И очень быстро, в течение полугода. Тогда зачем готовить качественную пехоту, если через полгода... потом ещё вот-вот через полгода...»
...И не дай бог они выживут, потому что они качественные, и у нас появятся полтора-два миллиона хорошо обученного мобилизационного резерва в стране... и вдруг им не понравятся 146%.
Реплика из зала: «И офицеры, которые начальства не боятся».
Ой, товарищи, давайте не будем... Но такие мысли всё равно приходят в голову.
Реплика из зала: «Их дети живут за границей».
Реплика из зала, от военного связиста: «12 мая 2022 года мы приезжаем под Изюм. Через пять дней пехота уходит в «Шервудский лес». Приходит подкрепление. Автоматы получили – тоже в лес. А они думали, что приехали на блокпостах стоять. И группу, которую отправили под двенадцатичасовой миномётный обстрел, – они на следующий день просто, извините, запятисотились все. Тогда эта возможность ещё была. Сейчас они бы просто впали в кататоническое состояние и ждали, пока их закидают гранатами. То есть вот этого понимания, как человека нужно вводить в бой и что у него может быть психологическая усталость, - просто нет».
Реплика из зала, от военного: «У меня есть знакомый, который воюет с 2015 года. И в вагнерах воевал, Сирия, Ливия, «Редут» в начале войны... И год назад он имел несчастье подписать контракт с Министерством обороны. Сейчас он находится именно что в кататоническом состоянии, потому что он устал видеть дебилизм, который происходит там. Он видел малый дебилизм в Ливии и Сирии, но говорит, что сейчас так воевать просто невозможно. А уйти он не может. И он сейчас приехал в короткий отпуск в Ростов, и он пьёт, пьёт и пьёт. Кстати, человек с двумя высшими образованиями служит рядовым связистом... и такие люди, которые воюют с 2015 года – у меня таких знакомых много, потому что я сам с 15 года воевал – они просто в прострации и не понимают, что происходит. Мне звонит знакомый с фронта – он минёр – говорит: уровень подготовки ноль целых хрен десятых».
Вопрос из зала: «Очевидно, сейчас заканчивается второй этап этой войны. Очень скоро он закончится, начнётся третий... Вот просто ваше мнение: НАТО – научит? Когда будет НАТО – тогда научимся?»
Мы с парнями обсуждали этот вопрос. И единодушное мнение у людей – и у меня тоже, поскольку я это всё наблюдаю, – как хорошо, что мы не воюем с НАТО! Потому что в конвенциональной войне конвенциональным оружием мы против НАТО не вывезем. Только ядерка. И хорошо, что это сейчас украина, а не, например, Польша. Допустим столкновение с той же самой Польшей на территории хотя бы нашей любимой украинушки...
Реплика из зала: «Да почему украина, может быть, Калининград».
Реплика из зала: «Калининград просто с моря заблокируют».
Всё же если брать украинушку – то будет умывание кровью жесточайшее, ещё хуже, чем сейчас. И я не уверен, что они сумеют адекватно отреагировать. Это может быть просто ступор. А может, вспомнят, что где-то были умные люди и они что-то там говорили. Ну, это идеальный план.
Реплика из зала от военного: «Без ядерки можно обойтись, если в МО ввести только один пункт: ответственность командира за потери. Я сам был командиром подразделения, с 1992-го по 1999-й, и если бы я так вёл боевые действия, как сейчас ведутся, меня бы просто свои же ребята к стенке прислонили и расстреляли. Вот когда ответственность будет – тогда и ядерки не надо будет. Как мы преодолели кризис 1941 года: была введена ответственность за потери. Пусть не сразу, пусть постепенно, но была введена. Спрашивали: почему ты уложил столько людей? Только это может спасти нас».
В общем, да. Согласен. Возвращаясь к подготовке штурмовых рот. Штурмовые роты стали штрафными ротами. То есть вместо высоко мотивированных, хорошо подготовленных, физически и морально, - начали загонять косячников, синюшников... опять же тех, кто не понравился командиру, проявил нездоровое рвение в задавании неудобных вопросов. Происходит полная лажа. По поводу спецконтингента: контингент на самом деле непростой, они порой исполняют всякое (например, могут смежников пострелять, такие случаи были), но там тоже очень важно отношение – если относиться к людям нормально, не по-скотски, то и ответное отношение будет соответствующее. И потом: вы хотите положить их прямо сейчас? Или, может, мы их нормально обучим, и они не на одной посадке лягут, а заберут десять посадок?
Мне, как гражданину моей страны, за которую я в том числе воевал, хотелось бы, чтобы мы вместо вот этого всего могли готовить смертельно опасную пехоту.
Не сказать, что плохо вообще всё. Всё-таки у нас в последние месяцы начал двигаться фронт. Но про цену молчим. Продвижение идёт не потому, что у нас повысилось качество пехоты. Но у нас, например, больше ФАБов. И, может быть, в какой-то момент противник начнёт ломаться. Потому что у них тоже всё очень так себе...
Реплика из зала: «И уж какой год мы этого ждём».
Вопрос из зала: «Если будет новая мобилизация, сколько людей нужно призвать? Полмиллиона? По тридцать тысяч каждый месяц?»
Реплика из зала, от военного: «По тридцать в месяц – это будем отрубать кошке хвост по частям».
В том-то и дело: примерно столько, 25-30 тысяч, и так приходят каждый месяц по контракту. И что? Этого хватает на восполнение потерь. Минобороны сейчас закрепостило людей. Про бедных мобиков я вообще молчу, но сейчас и те, кто служит по контракту...
Вопрос из зала: «А незаменимые гости с Юга на фронте есть?»
Кроме отдельных добровольцев – я не встречал. А по поводу того, какое количество необходимо... В целом: воевать надо и числом, и умением. Числом не только людей, но и огневых средств, и средств наблюдения... Чтобы достичь какого-то весомого перелома, желательно нам всё-таки иметь хотя бы полуторный перевес. Но ведь если дать дуракам пятьсот тысяч – они и их угробят.
Реплика из зала: «Да, это верно, что офицеров надо учить. Но у нас нету сержантского корпуса. Сержантский корпус формируется из опытных солдат. А у нас опытные солдаты погибают или уходят по ранению».
Абсолютно людоедская парадигма: нет двухсотых – значит, ты не воюешь. Как это, без двухсотых? И за двухсотых ему дадут «мужика» [орден Мужества].
Вопрос из зала: «Я буду неправа, если предположу, что это происходит из-за того, что цели ведения военных действий не вполне понятны?»
Реплика из зала: «Газпром каждый день качает сорок миллионов кубов через Курскую область».
Ох... ну, цели там вообще никому не понятны. Я понятия не имею. Ну, было как-то заявлено, что «Одесса – русский город»... ну и что? Нам потопили БДК – и Одесса перестала быть русским городом? Или мы снова зашли под Харьков, героически стоим и бодаемся в Волчанске, Липцы так и не взяли... И чего заходили?
